Табаки глядит на меня чуть ли не с жалостью.
— Понимаешь, — говорит он, — жизнь не течет по прямой. Она — как расходящиеся по воде круги. На каждом круге повторяются старые истории, чуть изменившись, но никто этого не замечает. Никто не узнает их. Принято думать, что время, в котором ты, — новенькое, с иголочки, только что вытканное. А в природе всегда повторяется один и тот же узор. Их на самом деле совсем не много, этих узоров.
— Но при чем здесь это старье?
Он обиженно вздыхает.
— При том, что море, например, всегда выбрасывает на берег одно и то же, и всегда разное. Если при тебе приплыл сучок, это еще не значит, что в прошлый раз не было ракушки. Поэтому умный соберет все в кучку, добавит в нее то, что собрано другими, а потом рассказы о том, что приплывало в старые времена. И будет знать, что приносит море.
(с) Мариам Петросян, «Дом, в котором...».
Добро пожаловать на Другой Круг.
Здесь все идет так, как шло. Многоголосье, буйство цветов и красок. Они продолжают бояться Наружности, они продолжают гулять по Изнанке, они верят в свои сказки, они рассказывают их друг другу, стенам, Дому, уповают на свое Божество, поют свои странные страшные песни, играют в свои странные страшные игры, чего-то ждут.
Здесь всё течет по-прежнему, как там, на том Круге, который вы все, несомненно, успели узнать. Всё. Кроме одного.
Интермедия.
Изнанка.
Где-то там, в Лесу, завывает ветер. Где-то там громко поет свои песни Саара. Где-то там кто-то очень-очень несчастный пытается попасть домой. Кто-то рвет острыми клыками плоть пойманного зверя, кто-то пронзительно воет, кто-то сверкает глазами. Кто-то устал, кто-то до сих пор не верит в то, что он мертв. Кто-то не знает, что его Дом — давным-давно уже груда кирпичей, разрушенные стены и пустырь вокруг, к которому, как к Стене Плача, стекаются паломники — бывшие воспитанники, вздрагивая от каждого шороха, в надежде, что их здесь не заметит никто.
Кто-то вертится вокруг своей оси, клацает зубами, пытаясь поймать свой же волчий хвост, седой на конце. Кто-то ждет удачного момента, когда Изнанка, сжалившись, все-таки выплюнет его назад. Туда, где он сможет вернуться к облику человеческому. Туда, где он сможет отомстить.
Интермедия.
Могильник.
Кузнечик отвернулся.
Волк похлопал по его плечу:
— Не злись, ладно? Я иногда бываю вредный. Особенно когда спина болит. Расскажи с самого начала, как тебя привели. И дальше. А потом я тебе про всех кучу всего расскажу.
Кузнечик рассказал. Рассказ его прервался сестрой, которая пришла умыть Кузнечика и уложить спать. После ее ухода Волк вылез из-под кровати и забрался к Кузнечику под одеяло.
— Рассказывай дальше, — попросил он.
Кузнечик рассказывал еще долго. Потом они лежали молча. Кузнечик знал, что Волк не спит.
— Выбраться бы отсюда, — тоскливо сказал Волк в темноте. — Я тут уже полгода. Ты не представляешь…
Кузнечику показалось, что он заплакал.
— Выберешься обязательно. Не беспокойся. Не бывает такого, чтобы кто-то хотел откуда-нибудь выбраться — и не выбрался.
— Ты очень славный.
Волк обнял его и прижался щекой. Щека была мокрой. — Если я когда-нибудь отсюда выйду, буду драться за тебя насмерть, вот увидишь. А ты будешь меня помнить, если я не выйду?
— Клянусь! — сказал Кузнечик. — Что всегда буду тебя помнить.
(с) Мариам Петросян, «Дом, в котором...».
Волк просыпается утром, уснувший в ворохе осенней листвы, мокрый от Лесной сырости, убаюканный песнями Саары. Волк... Трет ладонями заспанные глаза. Осознание того, что он — Волк, тот самый Волк, убитый алым крылатым палачом, проснулся на Могильной койке, придет позже, вместе с состоянием дежа-вю. Волк помнит этот момент! Волк знает, что будет дальше.
Рядом с ним сопит светловолосый мальчишка — Кузнечик. Волк откидывает одеяло, разглядывает свое тело. Улыбается. Изнанка выкинула его, как инородный предмет, туда, откуда все началось. Изнанка заменила им, Волком взрослым и матерым, маленького глупого Волчонка, чтобы тот не наделал глупостей, подобных тем, что натворил Волк на своем Первом Круге. Волк не знает, чем он заслужил такую благосклонность со стороны великого Божества, но... Волк скалит зубы, кутается в одеяле, устало закрывает глаза.
Дальше по сценарию. Сестра Агата обнаружит их обоих. Его крик разбудит Кузнечика, Волк подыграет, сделав удивленный вид, вскочит, собьет женщину с ног, умчится, сметая за собой все, что только встретит на своем пути. Волк позволит себя поймать в самом конце коридора, Волка отправят в закрытую палату, больше похожую на тюремную камеру, а спустя пару дней дверь этой палаты отворится и тихий мальчишечий голос произнесет заветное:
— Эй, вампир…
Интермедия.
Дом.
Волк останется здесь. Волка выпишут вместе с Кузнечиком. Они, заручившись поддержкой маленького Слепого, переселятся в новую комнату, нарекут себя Чумными Дохляками. Они будут принимать в свою стаю каждого. Волк будет вести себя так, как уже когда-то вел. Волк будет взрослеть физически до того момента, пока его тело не сравняется по возрасту с духом.
Пока в Четвертую не приведут новенького.
Он появится — краснее прежнего, испуганный, задыхающийся от внезапно налетевшего урагана, водоворота лиц, событий и мыслей. «Рыцарь в доспехах» встретит его сам, точно высчитав день. Будет услужливо улыбаться, убеждая, что он — Дракон. Он ведь знает эту теорию маленького Шакала, помнит с Круга предыдущего. Он помнит все, но... Он будет сжимать от ненависти кулаки за спиной, скалиться, сверкая острыми клыками, пытаться казаться как можно более дружелюбным. «Просись в Четвертую», — скажет он. И мальчишка купится.
Время будет течь своим чередом, все будет так, как должно быть, да вот только оказавшись в Клетке, Волк не сглупит так, как сглупил в предыдущий раз. Он, готовый перегрызть глотку глупцу здесь же, вместо этого выслушает мальчишку, выслушает его исповедь от начала и до конца.
И предложит ему дружбу.
Волк будет вынашивать план по свержению Вожака, приручая того, кто сумеет ему в этом помочь, чтобы когда все случилось, свалить вину на мальчишку, тем самым отомстив за свою прошлую жизнь. Дом, узнав, что Алый — убийца, не сможет его простить и отпустить. Алый будет отмщен, а дальше... «Король умер! Да здравствует король!».
Дом.
Здесь и сейчас.
Дом играет по своим правилам. Помпей убит. Лорд отправлен домой. Новый Закон вступает в силу.
Волк на мягких лапах крадется по линии своей новой жизни. Волк знает, что два Вожака — это плохо, на этом прогорели старшие. Один должен или подчиниться, или умереть, как умер Помпей.
Волк и так слишком долго пробыл в тени. Скоро выпуск. Надо действовать быстро, чтобы осталось время командовать.
Слепой, ты ведь давно догадываешься о том, что что-то идет не так? Слепой, настоящий Вожак, ты готов к противостоянию? Что ты будешь делать, Слепой, чтобы сохранить Свой Дом, Свою Стаю и самого себя?
Дом.
Оппозиция.
Новость о том, что воспитанников закрывшегося в соседнем городе интерната привезут в Дом, разносится по стареньким коридорам со скоростью света. Логи стучат каблуками, Логи шумят, Логи смакуют эту сплетню.
Дом замер в ожидании.
Они появляются, абсолютно Наружные и самоуверенные, как тысяча Крысят одновременно. «Нормальные люди», как говорит Черный, которому вторит Курильщик. Им выделяют три комнаты, в которых все... Нормально. Они много курят, много говорят и ведут себя абсолютно собственнически по отношению к Великому Божеству. Они смеются над Сказками, не верят в магию Самой Длинной, не боятся Наружности, напротив, ожидают, когда их выпустят на волю. Они не ходят на Изнанку, высмеивая ее существование.
Дом требует общего названия их «стае»? Они называют себя Пираньями, получая презрительное «Шпроты» со стороны Дома и Домовцев. «Шпроты!» — пестрят стены. «Долой шпроты!». Пираньи злятся. Пираньи протестуют.
Все те из новеньких, кто мог поверить в Дом, разбегаются по стаям, уже давно существующим. Кто-то ищет помощи у Крысят, кто-то симпатизирует Псам, кого-то цепкими лапами прибирает к себе Большая Птица.
Остальные остаются. Остальные идут за своим самопровозглашенным Вожаком, объявляющим Войну Дому и его законам, сумасшедшим, нелепым, странным и смешным, по меркам настоящего мира. Они не верят. Они не хотят верить.
Эй, Курильщик, Черный, Вы по-прежнему уверены, что они на самом деле нормальные?
Настало время действовать, Дом.
Хранитель Времени щурится, чешет макушку, глядит устало, как Время утекает песком сквозь пальцы. Тик-так. Ненавистные часы идут вперед. Ваше время проходит, Выпуск все ближе и ближе. Сумеете ли Вы сохранить свой Дом? Сумеете ли Вы действовать сообща против общего врага, забыв о своем противостоянии, те, кто являются оппонентами из Круга в Круг, или же позволите Дому утонуть в алых реках гражданской Войны, позволив Новичкам править бал?
Окажетесь ли Вы достойными того, чтобы выйти на Новый Круг, или здесь и сейчас — последнее время, в котором Вы существуете?
Хранитель следит за Вами. Не подведите.